***
Поглубже дыши – восхитительна прана:
Вселяет тепло и приятность душе.
Забудь про несчастья, про горечь обмана,
Про чёрную сторону старых вещей.
…Ты помнишь? Конечно! ты помнишь минуту,
Когда вдруг согрелся единой строкой.
И странно прочёл то впервые как-будто,
Всё то ж обращенье к тебе «Дорогой…»
Случилось ли что? или сам уже веришь
В придуманную же тобою мечту?
Так верь же! так верь! Обязательно встретишь
И счастье и милой своей красоту.
Протянешь ты Ей обожжённое сердце –
Любовью его приголубит Она
За всё, что осталось потерянным с детства,
За всё, что уж кинуто в море вина!
5 января.
К ***
Я слышал, что вы плакали…
Вы плакали? – Простите нас…
Противен, вижу, был вам час
С разделами и браками.
С душою чистой, детскою –
Одна – вы были в том аду.
Взамен ли что я вам найду
За гнусть людскую, зверскую?
Увы! – по воле случая
Живёт коварство и любовь:
Один сейчас нахмурит бровь,
Другой – заплачет, мучаясь!
Так Вы, звезда лучистая,
Тогда замеркли за других…
За правду? – Вам мой грешный стих,
Спасибо сердцу чистому!
Я знаю: сердце ранено,
А где ран нет! скажите, где?
И как помочь души звезде –
Младенцу горя раннего?
20 января.
Под луною.
Луна глядит небрежно оком
На мир холодный и глухой,
На пьяную, с детём под боком,
С глазами, впавшими в покой.
… Кому забота близких, ласка,
Домашний милый уголок, -
Младенцу ж луч от жёлтой маски
И в ночь завёрнутый венок.
Ребёнок плачет – мать не слышит, -
Глаза немы, как лик луны,
И та спешит зайти за крыши,
Забыть чтоб этих, у cтены.
Дитя – ровесник нежный горя –
Ведет родимую домой,
И плачу треск морозный вторит,
И дом встречает пустотой.
14 февраля.
Через десять лет.
Мы расстаёмся, ждёт тебя своя дорога.
Мы расстаёмся. Десять лет совсем не много.
А через десять лет
Фонарь прольёт свой свет
На наши головы у этого порога.
Твой волос золотой тогда посеребрится,
Морщины тронут наши ласковые лица
И через десять лет
Услышим свой ответ…
Конечно, если сердце будет еще биться.
Губами припадешь к источнику живому,
И вновь любовь взлетит к простору голубому,
И через десять лет
Устроим мы банкет…
Конечно, если будут целы стены дома.
И мы поймем, что зря блуждали на рассвете
По разным берегам, под разный гомон лета,
И через десять лет
Не скажет сердце «нет»…
Конечно, если мы останемся на свете.
21 февраля.
На раскрытой ладони дороги блуждают.
Их заносит снегами, и ливень их бьёт…
А за тем поворотом собаки пролают,
А за тем поворотом сверкнёт рядом лёд.
Ну, а дальше – раздастся призыв колоколен:
Посети нашу церковь, свечу засвети –
Будет долгой дорога, а путь твой спокоен…
Но известен мне путь – ты, церквушка, прости.
Я привык под звездой одинокой молиться
И устами ловить пальцы тонкие ив.
Моя линия – нет! – ни с чьей не скрестится
И с зарёй оборвется, печаль полюбив.
22 февраля.
Дед.
(памяти родного деда Родиона Петрухина,
погибшего под Ленинградом в Отечественную)
За окном распушила ночь косы
И от белого снега мила,
И ещё света яркого россыпь
С новостроек в низину легла.
Над Заречными высится город:
До небес заводские подпоры,
Дымовые глаза над тайгой, -
Тихий пригород мнёт под собой…
На дрожащих руках серый ордер,
Как медаль за прожитые дни,
Где луна освещала забор, дверь,
Шифер крыш, ставни низкой стены,
Огород, заливаемый Томью;
Мачты труб и угля в снеге комья;
Игры, плачи соседских детей
И беседы друзей-тополей…
И теперь собирать надо вещи –
Завтра в путь, к городской суете.
Лишь недолгие в сутолоке встречи
Нас вернут к детских лет красоте.
И смешными нам станут обиды –
Иногда только выплывут к виду
На руках и ногах синяки
И в ладошках твоих светлячки...
Чемоданы выносятся в сени,
Будет комната скоро пуста,
А по стенам уж носятся тени -
Пауки разделяют места.
А пока... Память бабушки милой, -
Перебрать раньше некогда было
Этот кованый старый комод, -
Вот и твой наступает черед.
С затаённым дыханьем и чувством
Открываю я крышку его:
Платья, вышиты с древним искусством,
Даже кажется – пахнут травой;
В углу – строгий зелёный подсвечник;
Две шкатулки, резьбы безупречной:
Серебро потускнело в одной,
Фотографии, письма – в другой...
Адресат – моя мама, из Томска;
От подруг – Киселёвск.., Ачинск.., Новосибирск..,
И... вот! вот! ..т-треугольничков горстка,
Катер Памяти... нет, только пирс...
Пробегаю в волненьи глазами,
Задрожавшими вторя губами –
Ведь... ведь это… же дедушка мой!..
Не пришёл Ты, родимый, домой…
Пожелтевшие времени слуги,
Запылённые птицы войны!
Сберегли вы тоску по подруге
Из лесов, блиндажей и больниц,
Из полей, из горелых землянок…
Потом вас принимал полустанок
И к любимым с дыханьем своим
Приносили вы трели весны.
«Здравствуй, Анна моя! Я в дороге.
Вот под нами под снегом река.
Чем мы ближе, тем больше тревоги –
Ну, скорей бы увидеть врага...
Переход, остановка, ученья...
А народу!.. глаза их – мученья!
Разве горе глаза утаят?!
Ну, война! где же совесть твоя?..»
С фронта не было писем. ... Известье:
«Пропал без вести...» - Ранен ли? Жив?
Может плен – это злое бесчестье?
Может косы над ним русых ив?
... Вот лежит Он под елью в секрете;
За спиной – партизанские дети,
Эти ангелы малой земли;
На заданье ребята прошли...
Нет... Поход от врагов свой скрывая,
К фронту шли они трактом больным.
Но вдруг взрывы переднего края
Их кольцом окружили стальным.
Танки в ряд... В небесах – самолёты...
Кто-то кинул гранату, кого-то...
Вот Он в ярости рвется вперёд,
А за ним... обезглавленный взвод...
Может проволокою колючей
Его, раненого, давит плен?..
Вот Он с камнем, тяжёлым, на кручу,
На виду чёрных касок у стен...
Может с Карбышевым был он рядом...
Может с польским, с французским солдатом
Много раз был он схвачен, бежал? –
Но и там он за Русь воевал!..
Вдруг... не выдержал... Нет! я не верю!
Он Россией святою вскормлён!
В ней! свободу душою измерил!
Древней жаждою воли крещён!
Он мечтал в еще спящей Сибири
О безоблачных днях всего мира,
Но мечту оборвала война,
И позвала в бой сына страна.
И ушёл... Опустели деревни,
Покрыл области чёрный платок...
Но ковал, стиснув зубы, край древний
Для родимых победы венок.
И пришла долгожданная всё же,
Со слезами и с песней хорошей
Пронеслась по полям, по лесам
И по дымным еще небесам...
Но не каждый двор полон был счастья.
А иные стояли пусты...
Собираю помятые части –
Изведённы слезой лоскуты.
Дата поздняя – сорок девятый;
Строчка: «... пал смертью храбрых...» - солдатом
В том, далёком и долгом году,
Заслонив от живущих беду.
Неизвестная вот приоткрылась
Мне страница российской судьбы,
И сильнее, и резче забилось
К ним признанье сыновней любви,
К ним! пришедшим, и к ним! не пришедшим,
К ним! К победе в одном строю шедшим.
Мы для вечности их имена
Выбьем в памяти красных стенах!
Пусть про дедушку все мне молчали –
Горе трудно своё вспоминать;
Вот и бабушка слёзы печали
Не любила на людях казать.
Годы льются в тяжёлых скитаньях:
То страда, то покой – то исканья;
Но и всё ж через тысячу лет
О тебе я узнал бы, мой дед!..
Вещи собраны – скоро в дорогу;
Опустеет дом светлый и двор,
Эта улица. Детства берлогу
Завтра трактор завалит, как сор.
На последок схожу помолиться,
Моей памяти каждой крупицей
Я согрею свечу, и за ней
Встанет прошлое сонмом огней.
24-26 февраля – апрель
К ***
Что случилось? что не пишешь? –
Не просохли слёзы сна?
Посмотри на дол и крыши:
Прилетела вдруг весна;
Протяни в окно ладони –
Упадёт на них капель:
Это мартовские кони,
Это радости метель;
Распахни ты ей просторней
Ставни хладные души..
Я – свидетель посторонний,
Всё равно ты мне пиши.
1 марта.
К ***
Земля родная, дол и крыша,
Спала ты долго в ночь зимы,
И вот я вновь твой голос слышу,
Прорвавший звуки снежной тьмы.
С утра разбудит стуком дятел,
С листа росой умоюсь я
И предо мной сорока сядет,
От мира вести принеся;
Полакомлюсь я с мишкой рыбкой,
Надушит волос мой сосна
И мне цветы подаст с улыбкой
Для милой девушки весна!
4 марта.
Герань.
Между жёлтых страниц старой книги
Промелькнул одинокий цветок,
И в глазах встали прошлые блики:
Вновь трепещется белый платок,
Вновь улыбку я вижу любимой
И беру я герань с её рук...
Боже мой! но когда это было?!
Снова сердца тот трепетный стук...
Где теперь эти нежные руки
И кого же с собою влекут?
Может в паре с холодною скукой
Обнмиают до дрожи клюку?
Может где-то давно они тлеют,
Бросив к чёрту живых глухомань?..
Позабыть их тепло лишь не смеет,
Затерявшись в страницах, герань.
Март.
На суде.
Встаньте стрелки! Стой, мгновенье!
Здесь решается судьба,
Через слёзы поведенья,
Через комнату суда.
Мир давно уже нарушен,
Распадается семья.
Меж двоих настала стужа.
Перед ними – стол, судья.
Монолог истца.
- Жить хотел в тепле, уюте,
В свете нежном очага –
Ни тепла и ни приюта,
Только лунные рога.
Сам себе готовь обеды,
Уберись и постирай,
За ребёнка сам в ответе...
Так нужна ль жена мне в рай?
Не нужна! Так разведите...
Сына жалко! Он ведь мой.
Но по совести судите –
Пусть останется со мной.
Вот расписка, что согласна
сына мне отдать она,
А теперь твердит всечасно,
Что проснулась ото сна.
Не сужусь за наши вещи.
Злата нет и нет картин.
Остываю я для женщин.
Пусть меня поддержит сын. –
Судья.
- Раз раздор идет меж вами,
Как (к ней) дальше будешь жить? –
Ответчица.
- У меня живёт тут мама... –
Что же ей ещё тужить?..
Равенство у нас в почёте...
И отдали сына ей...
Стрелки, вы опять влечёте
Вечность по дуге своей?
27 марта
Скачки.
Кто посмеет нарушить мой сон?
Среди ночи и яркого дня
В одиночество был я влюблён, -
На такого и ставил коня.
Он рванулся беспечно вперёд –
И один до сих пор он летит
- Не дойдёт. Не дойдет. Не дойдет...
Отзывается эхо копыт.
Он храпит, он спешит – но куда?
- Погоди, - я кричу ему в след.
Заглушают мой вопль года,
Только гогот приходит в ответ;
Только пыль всё закрыла за ним.
Уже вопль походит на сон.
Буду ль я в этой скачке любим?
Буду ль я в этой скачке влюблён?
30 марта.
Дицентра видная
- название цветка.
«Разбитое сердце» - седая «слеза»
Свисает с весеннего стебля,
И рвутся навзрыд молодых голоса
И тают развеянным пеплом.
У каждой мечта запылавшей любви
К красивому чёрному парню,
А он любит ласку подмятой травы
И всплеск облегчающий «Варны».
И вот уже новая льётся слеза
В богатых объятьях умельца,
А рядом в девчоночьи смотрит глаза
Устало «разбитое сердце»
30 марта
Бермудский треугольник.
Чуть падают лучи на низкий столик
Подсвечного огня,
Ещё один бермудский треугольник
Нашёл на карте я.
Расчёт простой: бегут минуты в вечность,
Для нас они – одни.
Останется на свете человечность
И мирные огни.
Останутся, как мы – на миг, другие
И в скорости уйдут…
Так почему же в мире позабыли
Мы дружеский приют?
Неужто впрямь Бермудский треугольник
В молчаньи виноват?
Ведь не ложится на журнальный столик
Исписанный квадрат.
И мы не чаем близких опасенья
И радости, и грусть…
Быть может, стихли взрывы увлеченья?
Быть может, дом твой пуст?
Я знаю, скучны дни однообразья
И нечего писать…
Вот и у нас: полны дороги грязью
И дождь зовёт скучать.
Но хуже нет несносного молчанья
Единственных друзей,
Когда вся жизнь твоя – в тени печальной,
Стремится в глубь морей.
Одно лишь слово, дружеское слово,
Но сколько в нём тепла,
Заботы и внимания простого,-
Как дарит два крыла.
Рванёшь ввысь на полное мгновенье
Разбуженным умом…
Пусть дружба будет в нашем увлеченьи
Поддержана письмом!
30 марта.
Дождю.
Дай мне, дождик, Серёжкину нежность –
Мне приятно под шум твой грустить.
Стала сердцу понятна неверность –
Никогда мне себя не простить.
Не ласкай мне кудлатые дали –
Я сейчас хочу счастье вернуть.
Мои думы довольно блуждал,
Но не встретили ласковый путь.
На изысканных встречах веселья
Я сижу монументом скалы.
… На дорогах зелёных апреля
Свои тени сложили орлы.
Эти мокрые тени не смогут
Своё тело над миром поднять.
Так мечты мои светлые мокнут –
Этой дрожжи души не унять.
Ни когда, видно, мне улыбнуться
Не придётся в стозвонной толпе:
Скоро с жизнью все нити порвутся –
Так предписано грешной судьбе.
Не шуми: «Это просто поспешность». –
Безысходность то просто моя.
Дай мне, дождик, Серёжкину нежность,
Чтоб потом кто-то помнил меня.
31 марта.
Как меркнет свет изысканный и дикий,
Когда глаза больные кроет пелена!
Во круг всё тот же идол одноликий:
Что образ божества – что честный сатана;
Не различается на сером фоне
Ни лес зелёный и ни аромат цветка;
Соединилось всё в протяжном стоне,
Как в далеке сливается в одно строка –
Лишь алый свет любви всё так же чёток,
Всё так же чист, загадочен, всё так же мил,
Всё так же он душой своею робок
И невпопад горяч пред тем, кому светил…
Всё на холсте природы в тусклом свете:
Одно - темнее чуть, другое - чуть светлей,
Добро для слуха только на примете,
А всё в подлунном мире кажется подлей.
В иных речах сквозит одно коварство,
Все равны – прав же – денежный мешок,
И все стремятся завладеть богатством –
И забываешь тут, что правды рос цветок.
О как хочу, чтоб мир предстал весь алый,
Взошли чтоб, наконец, октябрьских мечты,
Чтоб в радости светило день вздымало,
И чтоб с моим соединила сердце Ты!
15 апреля.
Воздушный змей.
«…А он, мятежный, ищет бури,
Как будто в буре есть покой»
Над степью гордо змей поднялся,
Он вьётся, бьётся в синеве,
За волей ветра он погнался,
Свободу ищет голове;
За ним зеленый хвост резвится,
Бросает блестки под собой…
Но, как подраненная птица,
Змей никнет алой головой.
Что хочешь ты, о змей высотный?
Какую песню ты споешь?
Каким же будет тракт полётный,
Когда ты цепи оборвешь?
О миг последний гордой жизни!
Как ты прекрасен, роковой,
Когда подарен ты отчизне,
Единственной и дорогой!
16 апреля.
Ах, Таня, Танечка, Танюша!
Привет, мой свет и тень креста!
Мой плач удушливый послушай,
Моя любимая сестра.
Ты счастлива в сырой темнице?
Её б мне разделить с тобой!
О как хочу, моя сестрица,
Её вернуть – или покой!
Но нет! Она не любит сердца,
Что изменило второпях…
Открой мне цинковую дверцу! –
Я положу к тебе мой прах.
Ты не одна, я это знаю,
Но будет нам – втроём – теплей,
Я лягу к вам тихонько с краю,
Забуду свет и грусть о Ней,
И буду вас, тебя и брата,
От гадов темных сторожить –
Меня ты с той – с косой – сосватай, -
Вы стали с ней с зари дружить,
А я никак с ней подружиться
В чертогах света не смогу.
И будет мне покой лишь сниться
И наша свадьба на веку.
Апрель.
-Вот и всё!- мне придется сказать,
Если сына пьянчуге вернут.
Ах, зачем родила меня мать
И родился по мне горький кнут!
- Здравствуй! Здравствуй! – скажу – монастырь,
Ты от горя молитвой укрой,
Помоги позабыть этот мир, -
Надоел он мне ранней порой;
Он с любимой меня разлучил,
Вот и сына он хочет отнять,
Он за горе несчастьем мне мстит… -
Ах, зачем родила меня мать!
30 апреля.
***
Это вы, мои друзья, пришли на день рожденья мой,
Это вы, мои друзья! Подай марихуаны, boy.
Сотни тысяч, миллионы
Тратит каждая страна –
Раздаются всюду стоны:
-Все равно придет война! –
Может стать последней встреча,
Может быть сейчас, теперь
Полоснут по нас картечью
И закроют света дверь.
Это вы, мои друзья, пришли на день рожденья мой,
Это вы, мои друзья! Подай марихуаны, boy.
С каждым годом нас всё больше.
Оглянитесь, люди, к нам!
Но от взглядов вам всё горше –
Взоры всех по сторонам.
Молодежь восьмидесятых
Уплывает в мир иной,
Век бездомный и не святый,
Ты оставлен за кормой!
Это вы, мои друзья, пришли на день рожденья мой,
Это вы, мои друзья! Подай марихуаны, boy.
Мы сегодня этот праздник
Проведем в своём кругу.
ЛСД – слепой проказник,
Нас потешь в своем снегу.
Мир теряет без заботы
Сотни тысяч нас, друзья.
Ищем мы свою свободу,
Миру чёрствому грозя!
Это вы, мои друзья, пришли на день рожденья мой,
Это вы, мои друзья! Подай марихуаны, boy.
11 мая.
Приходят волны из далёкой
Страны, неведомой для нас,
Резвится царь зеленоокий,
Звенит величественный глас.
И спорит парус с ним мятежный,
На карту ставя жизнь свою:
То нагоняет он поспешно
Чуть серебристую струю,
То ставит ей в пылу беспечном
Свою он битую корму,
То направляется как в вечность
В простор безоблачный, во тьму.
Май.
***
Ты вышел в свет тропой крутой
Ты счастье ищешь – иль покой;
Бежишь, летишь и вдруг – устал:
Остановил в пути завал.
Ты возвращаешься домой,
Стучишь в окно рукой больной –
Но не спешит открыться дверь,
А в поле воет серый зверь
И навевает грусть-тоску,
И ветер пляшет на снегу…
Но не мерцает в доме свет,
Изношенный не греет плед…
Ужель ты стал для всех забыт?
Иль просто каждый крепко спит,
Или боится тьмы ночной,
Иль дом стоит давно пустой?
27 мая.
И если женщина приходит,
Чтоб оторвать тебя от дел…
Она тебя к тебе приводит.
О, как ты этого хотел!
Р.Казакова
Да! Я хотел, и я пришёл
К себе. Себя я не нашёл.
Сидит с бумагами там тень
И день и ночь, и ночь и день.
Май.
У Лукоморья.
«У лукоморья -- дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том,
И днём, и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом»
Пойдет на право – быль заводит,
На лево – слёзы в травы льёт:
- Там чудеса, там были моды,
Там всё ликует и поёт;
Там тень садов Семираиды
Усталых нежила богов,
Там берег доброй Атлантиды
Не знал ни крови, ни врагов;
Там войны славного Синдбада
Играли волнами морей,
Дворцов бездонные палаты
Склоняли головы мужей;
Какие львы у ног атлантов
Хранили тишь злачёных врат!
Держали небеса гиганты!...
Как мир тот сказочно богат!
В каких убранствах! Небывалых
Правитель властный восседал
И иногда – ради забавы –
Давал сраженья… или бал.
А на балу блистали дамы
В нарядах шёлковых своих.
Комедии, гротеск и драмы
На сценах ставились людских,
И солнце им лучи дарило,
И укрывала их луна,
И пел им Лин с улыбкой милой –
Ему внимала тишина,
И зверь окрестный, и жарптица
Под пенье засыпали то
И тучь упавших вереницы
Без слез пускались на восток.
А на заре кипящих красок
Со стен резных трубили сбор
И рыцарь в маске иль без маски
Вступал бесстрашно в честный спор,
И победителю наградой
Была красавицы рука,
А неудачнику отрадой –
Её портрет, стихов строка.
Потом ушло всё в мир преданий
Заветной, доброй старины.
Свет занялся зарёй исканий:
От вспышек молний – до войны.
То пароходы, то заводы
Чернили неба синеву,
И сохли травы, стыли воды,
Не мог найти зверь тишину.
От капли крови и до моря
Каким коротким был разбег!
То был последний опыт вздора –
Но шёл к бессмертью человек:
На полке книг в числе священных
Вдруг встала Красная в их ряд,
А божья тварь земли бессменной
Рукой «царя» спустилась в ад.
Где ад? Да в загрязнённых лужах
Морей, озёр и рек пустых,
В эфир он копотью погружен,
В земле он ядами притих.
Не только в этом его сила,
Но в ядрах атома ракет,
И даже Зевса гром–громилы
Сбежали в сонмище планет.
Как беден мир! Как бедны нравы!
Одна нажива на уме…
И раздавались гласы правых…
Но мир… Где мир? – весь мир в земле.
Ему стал пухом рыхлый пепел,
Он тут, он окружает дуб,
Уж век прошёл, но я не встретил
Ни рук друзей, ни мёртвых губ.
Одной равнины сон унылый.
Забыл я трав цветущих вид.
Лишь дуб один, как символ силы
Искусства доброго, стоит.
7 июня.
По кровавому круглому шарику
Я бреду, спотыкаясь во мгле;
Где-то в нём спрятан мой цветок аленький,
Расцветая на лоне полей.
Все другие цвета сказкой милою
В детстве были – теперь лишь во сне
Пролетают гурьбой голубиною,
Мне кивая в небесном огне.
Среди них мой цветок, словно молния,
Лепестками всплеснёт вдалеке,
Он меня в этой жизни всезвония
Призывает к далёкой руке,
Но она… лишь она… пусть холодная,
Мне надежду дарует для дня,
Но она, как река полноводная
Судно в путь влечёт ветром маня.
Я без молнии этой по зарослям
Провести не могу в путь ладью,
И игрушки теней смотрят с завистью
На мгновенную эту струю.
18 июня.
Моя милая мне изменила со мной –
Я смеюсь и рыдаю, как месяц босой…
Она шла в полумгле за манящей звездой,
Я молчал, как звезда, обещая покой,
И в тени нежной сени цветущих дубов
Я ласкал её грудь, покрывало сорвав;
И навстречу объятьям тянулась она,
И влекла всё с собой на муравушку сна,
И не знала не ведала: с кем этот сон
И какою тоской будет он озарён.
Что ж я делаю? Что грущу в этот час?
Почему луч любви к моей милой угас?
Разве мог думать я, что сорвать лепестки
Без труда может каждый у синей реки?
Разве мог ей не верить, прощаясь вчера,
Что не будет в объятьях она у вора?
Было горько и сладко в застывший вдруг миг
И, как к женщине жгучей, чужой, - к ней приник.
Но не долго таилась в тумане луна,
И при свете луны зарыдала она.
19 июня.
- Не любит! Не любит! Не любит! –
Заныло сердечко в груди;
- Пусть рыбы мне судьями будут
В просторах зелёной воды –
Письмо изодрала всё в клочья,
Нести повелев их волнам;
По пирсу прошла, словно ночью,
И руки тянула к глазам,
Потом рассмеялась: - Ну, будет! –
Лучам улыбнулась дневным,
- Не любит. Не любит? Не любит…
Свободна! И дьявол пусть с ним.-
19 июня.
*** (газель).
Сами нити не рвутся – ты знаешь про то,
И для каждого в мире алеет восток;
Только катит светило на запад спеша –
Разве много пред нами счастливых дорог?
Были вместе сердца или жизнь, или миг,
Но когда-то смертельный придёт ветерок.
Он подует – кого-то во мглу уведёт,
И останется в мире скорбящий дружок;
Он подует – и цвет потеряет листва,
И другому поклонится милый цветок:
Он уйдёт, и его ты – зови, не зови –
Не разрушишь тобой не сплетённый венок.
Я не смог в свой венок эту розу вплести,
И помог его траурным сделать мой рок
И его окропил, соболезнуя, дождь
И речами утешил, на сколько он мог.
O’ Petvite, ты остался на свете один:
Никогда Она не переступит порог.
22 июня.
Не пойду гулять я в дождик,
Сяду к папке на кровать.
Он возьмёт свою гитару,
Будет песенки играть
Про царевну Несмияну
И про трех богатырей,
И зацокает копытом
Конь крылатый у дверей.
И тогда мы с ним помчимся
По морям и по лесам,
И с Кощеем мы сразимся,
И принцесса выйдет к нам,
И она уже лягушкой
Не вернётся в омут свой,
Только мило улыбнётся
И придет ко мне домой.
Приглашу я Чебурашку
И Снегурочка придет,
Олимпийский Мишка спляшет –
И закружит хоровод
И на солнце, как на печке,
Подоспеет каравай…
Потанцуй принцесса мама!
Папа добрый, поиграй!
22 июня.
Женщина.
За мечтою бежал целый век,
Вечность целую сердце обманывал:
Я придумал тебя – и пробег
В стороне оказался от главного.
Ты блистала зарёй из-за гор
Тех, что были уже мной оставлены;
Из-за моря направлен твой взор –
Шёл я берегом тропами скальными;
Мне в пустыне смеялся мираж:
Вот сейчас дотянусь до невстреченной –
В это время ты шла в Эрмитаж,
И жила ты на всём обеспеченном.
Ты другого ласкала в тиши,
Я потом ты смеялась и плакала…
Но однажды в таёжной глуши
Улыбнулась мне ночь цветом маковым,
И по лесенке лунных лучей
Ты спустилась ко мне в одиночество,
Ты присела и сонный ручей
Прошептал твоё имя и отчество;
Ты плеснула в меня его синь
И с собой повела в утро вечное,
Ты листвою дышала осин
Так естественно и так доверчиво.
Ты дарила мне ласку, любовь,
Утешала, что жить мы лишь начали,
А когда я рассёк чем-то бровь –
Целовала её ненавязчиво.
И так долго, так долго с тобой
Были счастливы мы, были ветрены,
Что ты стала казаться женой –
И мы оба устали от этого.
И ушла ты к печальной луне.
Обмануть видно было завещенно
Тебе свыше меня в полусне,
Ах! Отрава моя ты, о’ женщина.
А под солнцем всё кружит орёл,
И спешит жизнь потоками грозными.
Ну, куда ж от нее я ушёл
И зачем наслаждался я грёзами?
29 июня.
Преклонись разлуке, преклонись любимой,
Преклонись и жизни, неудачной, мнимой;
Не тебя ласкали, не тебя любили,
Не с тобою встречи молодости были;
Ты не жил, не ведал тёплого участья,
Стороною беды пронеслись и счастье;
Не твои ночами проливались слёзы –
То другой – безумный – повстречал те грёзы:
Это он любимой приносил тюльпаны,
А теперь он плачет, милою обманут.
Посмотри: осталась боль еще в нём свежей –
Не живи теперь уж, если раньше не жил.
3 июля.
Лиловым золотом заката
Твои печалятся черты,
Когда пылавшей красоты
Последний блеск ушёл куда-то.
Тот вор, похитивший мечтанья,
Быть может вспомнит о тебе,
Когда придут к нему в судьбе,
Роясь, нездешние страданья.
Быть может, он к тебе захочет
Свой путь несносный повернуть,
Но он прочтет: - Теперь забудь!... –
На крыльях памятника ночи.
14 июля.
Тюленёнок.
Тяжко виснут, томясь, облака,
Сизой шалью покрылось всё море;
За фигурой следят рыбака
Отдыхающих вечером взоры,
За бакланом, за рябью следят
И за теми, поднявшими парус…
А под пирсом глубинный дитя
Носом тычется, вылезть пытаясь.
Вот уткнулся в железный каркас
(Кто ржаветь его бросил у пирса?)
И взобрался с волной, и в тот час
В шум и гам этот пирс погрузился.
Оглушён поражённой толпой,
На железо он в рост полный вылез,
Весь дрожал и дышал как больной
И казалось, что сердце то билось.
Расскажи, о’ пучин гражданин,
Кто такой ты и шёл ты откуда?
Почему ты остался один?
И зачем ты приблизился к людям?
Слышишь? Люди гадают судьбу
Твоего естества, тюленёнок:
Может, где-то ты встретил беду?
Или просто устал ты от гонок?
И, оглядываясь на людей,
Ты о чём-то их просишь глазами.
Жаль, не знаем мы речи твоей
И подавленно смотрим мы сами.
Тяжело тебе там, а у нас,
Ты поверь мне на слово, не легче:
Мир от страха дрожит каждый час,
Льются слёзы, как море – не меньше;
От бытующих по свету бед
Плачут нищие люди, народы,
Вместо хлеба – осколки ракет
Сеют миссионеры свободы,
Всё растят лес смертельный из баз,
Свежий плод собирают оружья…
Может, ты будешь вынужден нас
- Не дай бог это! – спрятать поглубже.
Пять шагов до тебя, пять шагов…
Может, столько же в жизни осталось?
Я к тебе повернуть их готов,
Я с тобой буду рад встретить старость.
Пять шагов. Мы с тобою живем,
Мы с тобою равны! тюленёнок,
Хоть разны мы, вода как с огнём…
Ещё молод, ещё ты ребёнок.
Будешь завтра резвиться в волнах,
Завтра, знаю, отыщется мама…
Не забудь только нас в берегах,
Вспоминай только нас под волнами…
18-19 июля.
Сонмы звёзд – сонмы судеб беспечных…
Вот срывается с места моя.
Как она, боже мой! бессердечна,
Как она в мире губит меня!
Не хочу! не хочу её смерти
Я ведь счастью ещё не внимал.
Вы часы беспробудные всерьте –
Это я, одинокий, упал.
Я прошу: дайте мне на миг счастье,
Звезды гордые! будьте верны:
Вы раскиньте ей лучшие снасти –
Пусть досмотрит неспетые сны.
Сны коротки, как южные тени,
Не успеть рассмотреть в них любовь…
Здесь! не в силах снести я мучений,
Там! в звезде моей вытекла кровь.
1 августа.
- Если скажут тебе: «Не твоя эта партия!»
То напишешь ли ты к сверхдержателям хартию?-
- Я не знаю! и так в этом мире измучен я;
Справедливость не мною, а ими приручена.
Не проходит и дня, не в газетах, так с улицы
Ложь смеётся, резвясь, и под правду всё пудрится.
Разве в силах один с ней сразиться, с безбожною? –
За мир розовый я жизнь отдам невозможную.
Меж ножей и шприцов я сожгу возвращение,
Или богу я сердце отдам в вожделении.
Только жаль, сын поглотится пьяной оравою,
И потеря отца будет раной кровавою!
Если мать потеряет – не сядет на корточки:
Это только сквозняк, он умрёт – прикрой форточку,
Ведь не с нею – со мной! пусть я радостью брошенный,
Но со мной видел только он много хорошего.
3 августа.
Желание
Рыбка! Рыбка золотая!
Приплыви на горький зов.
Где-то музыка святая
Затерялась в стонах сов;
Где-то в вое волчьей стаи
Слышу злобственный призыв:
«Жизнь на свете не святая –
приходи под шелест ив.
Приходи – ты там! Не нужен:
Льются слёзы там и кровь,
Ею мы согреты в стужу –
С нами пой, не хмуря бровь.
Мы поделимся под ивой
Той добычей, что красна…
Как она вкусна на диво!
Ведь с чужой кости она…»
Рыбка! Рыбка золотая!
Есть желание одно:
Правда по небу витает –
Пусть присядет раз на дно.
4 августа.
Тихо. Сверчок за дорогой
Песни поёт лишь в ночи.
Мне тепло и… одиноко.
Сердце! остынь! не стучи!
Поздно. Как всё-таки поздно
Бьёшься о чём-то былом!
Всё прошло полночью звёздной.
Что же стучать ни о чём?
Было. Всё было. Всё было!
Точно в такую же ночь
Ты все стесненья забыло,
Страх ты смогло превозмочь:
В первый раз! ты простучало
Вслух, торопясь: «Я люблю…»
Целый век в страхе мечтало…
Но она - в дальнем краю…
Глупо стучать, да и поздно.
Ты ведь не этот сверчок –
Он живёт полночью звёздной –
Ты не вернёшь свой Восток.
16 августа.
Сыну
Тебе я крылья дать готов,
Но об одном прошу: не плач
О том, кто свой больной остов
Торопит к смерти нежной вскач.
Последней искрой он зажжет
Твои глаза на дальний путь,
И, кто с тобою ни пойдёт,
Пусть не заставит вспять взглянуть.
Лети к мечтам, как я летел!
Мне крылья больше не нужны:
От звезд далёких я сгорел
И мысли льдом обожжены.
Пусть к ним ты сможешь долететь
И, как жар-птицу, в плен возьмёшь,
Мою ты должен песнь допеть!
Но не гляди на этот нож –
Я крылья им сорву свои.
Сумей ты силы все напрячь!
И я зову к твоей любви:
Ты обо мне – не смей! – не плачь!
8 августа.
Песнь о вечном.
Мутно пустынное море,
Глупо оно в злобном споре
Бьётся о грудь белых скал.
Скалы недвижимы, горды,
Волнам подставили твёрдый,
Свой дерзновенный оскал.
Блеск паутины обыден,
В скалах другим он не виден –
Глупо взметнулся орёл:
Звал в высоту он орлёнка…
Путы в волнах пели звонко –
Зов ни к чему не привёл.
В криках орёл надрывался,
В граде воды задыхался –
Сына поднять в высь хотел.
Но был прикован сын к скалам
Их бездушевным накалом,
Их неподвижностью тел.
С воплем последним поднялся,
Крылья сложил и помчался
В волны – печальный орёл:
Гребень волны огромадной
Тело поймал и надсадно
К скалам свой дух он повёл.
Дрогнули скалы, помялись,
Дико в ответ рассмеялись –
Путы сцепили сильней.
Рвётся напрасно орлёнок,
Вольности гордой потомок –
Кольца всё режут больней.
«Волны! о’ дикие волны!
Жизнью отца, знаю, полны
Песни, поёте что вы.
В вихре ко мне долетите,
Цепи бездушных сорвите!
В небе! должны быть орлы!
4 августа.
От тайги ли иль от речки
Дымка лёгкая летит,
Сигаретою иль свечкой
Зорька алая дымит;
Твой ли смех в росе священной
Отразился в добрый час?
Это утро ли смущеньем
Поманило тихо нас?
Только кажется, что встреча
Так похожа на зарю:
И гореть-то вроде не чем –
Дымка вьётся к косарю;
Он встаёт и в утро входит
С серебристою косой –
Это дух мой в смуте бродит
По росе совсем босой.
20 августа.
В периметре пятиэтажек,
Как будто в клетке роковой,
Стоит, качая головой,
Одна березка – символ кражи.
А за стеной – стена таёжной
Вольготной жизни у реки,
И до утра поют сверчки
О том, теперь что не возможно…
О’ стены! стены вы, чужие!
Нельзя ли выпустить красу
На круг, к зелёному костру,
Чтоб груди девичьи ожили?
Я с нею сам в тайгу направлюсь,
На волю выпущу я страсть –
Меня мучения украсть
Смогли и грусть к душе подкралась.
22 августа.
«По всей России, - передали, -
Пройдет богатый дождь.»
А мне так мнится, что сказали:
- Покинет землю вождь –
Пусть я не знаю, ты не знаешь
Его лица и слов,
Но против лжи он и пожарищ,
Поклясться в том готов.
Стерпеть не может и природа
Неправых рока дел.
Немало пало за свободу –
Не воскресить их тел.
Поэта, помнишь ты? сразили
На пламя травных рос –
И с неба хлынули уныло
Потоки горьких слёз.
А вот певец – не их! – народа! –
Покинул здешний пир –
А мы узнали по погоде:
Ушёл от нас кумир.
А от Тебя когда открытка
Упала на мой стол,
В краю песков за век с избытком
Тяжёлый дождь прошёл.
И завтра, мнится мне, что чей-то
Оплатит небо счёт.
А вдруг по голове моей-то
Слеза та упадёт?
25-26 августа.
Здесь в первый раз в далёком прошлом
Мальчонка тихий – но не я –
Себя пытал дебютом сложным,
Свой страх пред речкою сломя.
По гальке выступом скривлённым
Ш`л осторожно, как слепой,
И, чувством гордым упоённый,
Морскою грезил он мечтой.
Четыре метра – рядом берег,
Меж ним и берегом – вода –
И вот на гальке – мокрый следик
Блестит на солнце как звезда.
А он упорно, чуть волнуясь,
Шёл осторожно в глубину,
Вот ноги к дну чуть дотянулись,
А нос уходит под волну;
Он оттолкнулся, что есть мочи,
Страшась, руками он забил
И на воде оставил росчерк…
Но он лишился вскоре сил
И воздух вздрогнул: словно чайка,
Сорвался голосок с волны…
Но рядом взрослые на гальке…
Какие славные они!
А там, над берегом, играли
В считалки ветви и кусты
И чем-то дальним утешали
Мальчонку яркие мосты.
А чуть набравшись снова силы
Он вновь метнулся за мечтой,
И волны вновь его крутили,
И он крутил всё головой;
Но он молчал и вскоре – чудо!
Ура! Он сам уже плывёт.
Что там, за этим метром будет? –
Да кто уж скажет наперёд?!.
Август.
К берёзке
Заката цвет шелков твоих,
Он так же мил, как щёлк расцвета…
Опять к тебе слова привета,
Опять к стопам твоим мой стих.
Всё так же Ты стройна, бела,
Мой взор ласкаешь, как и прежде,
Стоишь в осенней Ты одежде,
Всё так же грустна и мила;
Под взгляд светила на траву
Роняешь локоны седые –
Их ветер ловит завитые
И опускает их во рву.
Здесь нет ни скрежета машин,
Ни гари нет – здесь воздух чистый!
Ковёр лежит у ног росистый…
Здесь Ты, здесь я и здесь мой сын.
Хочу я познакомить вас,
Чтоб вы на веки подружились.
Ты приласкай его на милость,
Чтоб не забыл сын этот час…
Прости, берёзка – вновь я гость:
Зашёл, наплакался – и дальше,
Там держит жизнь цепями фальши,
Молитвой шума, жаждой просьб.
Прости… До милого свиданья.
Сентябрь.
Никому, никому не скажу,
Что любовницей стала моей
Та, что шла невозвратно к ножу
От чахоточной костности дней,
От работы, квартиры, плиты
И от мужа, что вдруг надоел.
Уже слышалась поступь беды –
Но судьба дала лучший удел.
Заблестели от счастья глаза,
Зашуршали цветные шелка,
Отразились в глазах небеса;
На плечо мне скользнула рука…
октябрь
Покачай ты меня на качелях –
Дай мне вспомнить уютный наш двор:
Тополя надо мною там пели
И малины звал красный узор.
Ничего там уже не осталось –
Затоптали, снесли и сожгли…
О’ моя скороспелая старость
Без любви, без родимой земли.
Ты прости за текущие слёзы –
Я тебе хотел всё показать.
Ни к чему теперь будут вопросы,
Ничего не смогу рассказать.
Здесь, под солнцем, поблекли все краски,
Растерял я души теплоту…
Дай Россией тебя на салазках
Прокочу, покажу красоту
Я берез и колышащих елей
И небесных нетленных озёр,
И то место, где был тихий двор
И мои голубые качели.
20 октября.
Осень.
С каждым днём солнце ниже и ниже,
С каждым днём жёлтолистый прибой
Набегает на землю и крыши,
Заливая их лёгкой тоской.
Вот и ива уж ветром раздета:
Два листка там сушились вчера,
А сегодня в предутреннем свете
Осень им прошептала: - Пора… -
И они, сразу оба, сорвались
И, как в море бегут паруса,
Так же рядом к высотам помчались,
Где остались лишь птиц голоса.
Слышу я, очарованный, взглядом…
Как же всё-таки осень мила!
Это ты! Это ты со мной рядом
По волнам желтолистым прошла.
27 октября.
Простите, но что-то чужое,
Не ваше, мне кажется, что ли
В глазах задержалось у Вас,
Как-будто то поле пустое –
В них нежность дождём не лилась.
В них тень заблудилась тумана…
Быть может, я просто обманут? –
Но в них безразличия след.
Такие у женщины пьяной
Я помню из опыта лет.
Но в ваших глазах ежедневно
Встречал я по-детски нетленный
Души неиспорченной свет.
Пусть ливень промчится весенний –
Верните утерянный цвет!
30 октября.
Песнь калеки.
Дальний поезд по струнам железным
Выбивает тяжёлую дробь.
Вместо ног – два хрустящих протеза:
За плечами оставлена Обь.
Как приеду я к милой девчушке?
Как же ей на глаза покажусь?
Ах! Подайте же братцы мне кружку,
Самогоном залить чтобы грусть.
Завтра будет она на перроне
Голубочька из клетки встречать,
А протез заскрипит из вагона –
Словно, град, слёзы в пыль застучат.
Ты прости и не жди меня, радость,
Не ищи предпоследний вагон:
Поезд мой пронесёт меня в старость,
Ты забудешь меня словно сон.
Ну, зачем, ты скажи мне на милость,
Омрачать твои юные дни?
Это всё – и любовь – лишь приснилось.
Ты за грубость меня не кляни.
Октябрь.
Чёрная роза.
Зазвучала мелодия танго.
Белый танец. – Прошу…-, - Я готов… -.
Вспоминаю былую осанку,
А к вискам уже хлынула кровь.
Боже мой! как прекрасна, чертовка!
Что решила ты сделать со мной?
Обвораживаешь меня ловко,
В такт раскачивая головой.
Лишь мгновенье – и я в твоей власти:
Я не в силах свой взгляд отвести.
Уже мы закружились как в вальсе,
А ты всё продолжаешь цвести:
Опустив смоляные ресницы,
Ты кружению вся отдана;
Твои руки – две юные птицы –
На плечах, как томление сна;
Твои локоны чуть разлетаясь
Загораются отблеском свеч…
Ты – цыганка? Зачем не призналась?
Как же мне своё сердце сберечь?
Хочешь, я буду звать тебя Розой,
Чёрной Розой счастливого дня?
Если кто-то об имени спросит,
Говори, что ты мной рождена.
Октябрь-ноябрь.
О’ проклятая Чёрная Роза!
Ты сведёшь меня скоро с ума:
Убегаю я прочь за покосы –
Настигает стихов кутерьма
И кружит, и кружит в быстром вальсе,
Улыбаясь сиянием звёзд.
«Так кружись, милый! раз ты попался,
За тобою горит уже мост.
Я тебя подниму на вершину –
Ты, как сорванный лист, упадешь…»
Уходи, забирая кручину:
В поздний час ты мне спать не даёшь.
6 ноября.
Встреча в кабаке.
Я прихожу сюда не первый год,
В мой порт приписки неуёмной пьянки,
И мне знакомая официантка,
Неспрашивая, склянку подаёт.
Но стюардесса бара, ты прости,
За столиком сегодня будут двое.
Поставь же что-нибудь такое…
Пойми, что сходятся порой пути.
Вчера, когда нахлынула слеза
То ль от тоски, то ль от паров горячих,
Я кинул взгляд на всех, в дыму сидящих,
И вдруг заметил незнакомые глаза,
Но что-то близкое узнал я в них,
С трудом черты её мне проявились…
Я понял, что ни что не утопилось
В зелье из хроники времён былых.
Я помню всё: её девичий смех,
Когда бежит она, как лань, меж сосен:
Вот голос вновь её высок и грозен,
Когда пытаюсь я обнять при всех:
Её походка и движенье рук
Сравнимы с лётом греческой галеры,
Ей красота досталась от Венеры –
Она была мне родником из мук.
Но больше я любил, когда поёт
В кругу друзей, сама же и играя…
Но что потом случилось, я не знаю,
Выходит: полюбился пышный мот.
И вот однажды с визгом мимо нас,
Весёлых, бесшабашных, страстных, бойких,
Как чайка – в белом платье, - в чёрной «Волге»
Она в объятьях грубых унеслась.
А я подался в братство к морякам.
Ходил и в Чёрном я, в Японском, в Белом…
Затем направил жизни «Каравеллу»
По самым глубочайшим кабакам…
И вот вчера нахлынула слеза,
Когда черты знакомые увидел,
Сменившие на бар свою обитель,
И эти полупьяные глаза.
О’ вновь ты рядом, страстная мечта,
Сидишь в углу, твой смех прохладный – страшен
И взгляд, блуждающий поверх, туманен,
Но тот же голос, та же красота.
Ты подошла, как сон, без слёз, без слов…
Пусть нас любовь с тобою разлучила –
В вине я грусть топил, ты прах топила –
Взамен в вине вернулась к нам любовь!
7 ноября.
Marquis женат, а граф далёко,
Sir ищет в джунглях жребий свой…
Одна, одна стезёй нелёгкой
Иду уснувшею Москвой.
Как скучно, грустно, сердце ноет:
Неужто быть всю жизнь одной?
Опалена любовным зноем,
Пьяна ушедшею мечтой…
Прости, Marquis, и, граф, простите,
О’ Sir! как ваши там дела?..
А я теперь к другой орбите
Свои взметнула два крыла.
Меня позвал орлёнок юный
Встречать рассветы и зака…
Вы задержались в пыльных дюнах –
А мне уж нет пути назад.
8 ноября.
Сын Рокфеллеров.
Прошу любить: Я – сын Рокфеллеров.
Я рубль, доллар, фунт я терлингов.
Здесь всё моё, в стране подсолнечной.
Я двигатель желаний гоночный.
Владею манной я небесною
Владею грацией телесною…
Я глашатаев политических
Ловлю щелчком руки магическим;
Курок спускаю мановением
На непослушных и на гениев;
На страны свободолюбивые
Я шлю орудия пытливые;
Я открываю двери нужные
И всё в подсолнечной послушно мне.
Но я давно пылаю холодом –
Во мне руками стёрто золото.
А там в печах геены огненной
Добра в сиянье – горы собрано.
Всех тех, к ногам моим кто клонится,
Прошу в кареты скорой конницы.
Я покажу вам путь сферический
К моим владениям космическим.
Смелей, кто жаждет насыщения,
Ступайте в глубь реки забвения,
А там, за Летой все прощающей
Вас ждёт блеск злата опъяняющий.
Не верьте, что не возвращаются
От туда те, с кем все прощаются:
Ведь с вами вместе пью я водочку,
Хоть там мои резвятся родичи.
9 ноября.
Фонтан
Сменяя отблески и блески, и всплески,
Стрелой врезаются всё новые струи
В воздушный мир. Как жемчуга подвески,
На ожерельи легком в пламени зари
Они горят и, краски разметая,
Птиц радужных разбрасывая стаи;
Затем в недвижный мир тела влекут свои.
Не так ли ты, судьба беззлобной страсти,
Меня, одну из струй, к вершинам вознесла,
Где юный дух, напевам верил счастья,
Душа моя радушьем где цвела…
Но не дала ты жизнью насладиться
И уронила в тишину темницы,
Где та невижная вода, где тает мгла.
23 ноября.
Осенью
Вчера с деревьев сбрасывая платья
Печальный ветер поутру бежал,
А вечером твоим плащом играл,
Когда ты прочь бежала от объятий.
Зачем оставила беззвездной ночью
Грустить и маяться в огне листвы,
Которая шептала мне, увы!
Об этом тихом дне, да и о прочих.
Поэты осень почитают лишь за символ
Прощания и удержания мечты,
Но на заре в слезах вернулась ты,
Как и всегда, и нежной, и красивой.
А слёзы с щёк всё продолжают литься
И с плеч поникших ниспадает шаль…
Ты разметала грусть мою печаль,
Как осень всюду разметала листья.
Ноябрь.
Море.
Я помню: солнце где-то там за далью
Лучами свежими пронизывало день.
Мне жить хотелось. Я не знал печалей
Высоких городов и низких деревень.
Мне волны моря в грудь стучали грудью,
И пламень моря я впустил в хмельную грудь.
Я счастьем жил, и солнце на распутье
Гадало: стоит ли продолжить дальше путь.
А море бурю в сердце расточало:
Не сдобровать ни парусу, ни кораблю.
И курс потерян корабля к причалу,
И воздух жадно я меж волнами ловлю…
Но буря стихла. Зимний день короток –
Уж Запад алый бурный вспоминает день.
Зачем мне жить? Бессилен я и кроток
Узнав печали городов и деревень.
Ноябрь.
Старые письма.
Над пепелищем прошлого угасшего костра
Один старик безрадостный, как снежная гора
Над полем перепаханным, воркует про себя
И письма пожелтевшие в ладонях теребя
Перебирает трепетно, как образы святых,
И плач иль стон безудержный то выражен - то тих,
Да с уст улыбка скорбная слетает чуть дыша;
Кальян, в руке беспомощной курится анаша;
Пред ним подсвечник старенький – в нем три свечи горят
И испускают в комнату душистый аромат.
«Скажи, старик полунощный, оставлен был ты кем,
и этот хлам исписанный ты теребишь зачем?
Смотри: на склоне западном твоя восходит тень.
Зачем еще яд пагубный тебе курить не лень?»
- послушай, если хочется, послушай-ка, юнец:
я знаю; годы прожиты и близок мой конец,
Но я… я жил, ты знаешь ли о жизни, мой сынок?
Ты знаешь ли, как пламенем сжигает мир Восток?
Я был одним из подданных царя из всех царей,
Тельца золотоносного из всех я чтил страстей.
Я всё имел, поймёшь ли ты? Имел я всюду власть,
И в ноги мне владыки все готовы были пасть.
Что мне владыки, женщины, война или игра!
Перед Тельцом склоняются все жители двора…
Не все… одна лишь гордая передо мной была,
Нежна речами теплыми, улыбкою мила…
Поймешь? за этот глаз рассвет,
За эти письма жёлтые, за маленький портрет…
Я растерял могущество, я потерял себя…
Я всё имел, но лёгкая мне не дала судьба
Одной любви, единственной, взаимной, в цвете благ.
Я понял, что напрасно я влачил злачёный стяг.
Я понял, что есть золото дороже чем Телец,
Есть дорогое золото – созвездие сердец!
Но не любила милая и вдаль с другим ушла,
И полетел я к Западу, как пуля из ствола.
Одно лишь вот осталось мне: сожженная душа
И писем свет негаснущий, и птица-анаша.
Когда я письма трогаю, моя горит звезда.
Ещё мечта старается, как птенчик из гнезда,
Подняться в небо синее из тусклого окна
И выхватить любимую из марева иль сна;
Еще душа пытается любимую найти
И из тоски кальяновой с собою увести:
Ещё всё тело хладное из яда анаши
Пьёт силы неистечные, вбирая лишь гроши…
Нет! не поймешь неведуя всё это наяву.
Пока есть письма светлые,
Еще я есть!
Еще живу!
28 ноября.
Среди тиши ночной, средь суеты угарной
Мелодия срывалась со струны ударной.
Она мне слух ласкала: вздрагивало сердце –
Она сломить желала мысли иноверца.
Как сладостны слова любви и оправданья!
Как голос чист! Как слёз пленительно сиянье!
Так солнце, протянув ладонь от края моря,
Своей красой к нему приковывает взоры,
Но что поделать, коль доподлинно известно,
Что ложь всегда способна на такие песни?
Чтоб обелить себя, тут слёзы и упрёки,
Затем идут слов нежных ласковые соки,
И незаметно обволакивает мукой
И сердце гневное и голову, и руки.
Но, право! надоедливы во лжи стенаноя,
Они как бедному богатством истязанье.
Я подошёл, с печалью в руки взял гитару –
И дрогнула струна, порвалась от удара.
15 ноября.
Озеро
(газель)
Сердце стуком трепетным, словно ветром быстрым,
Отдаётся пламенем по грудям пушистым.
Тело белой лилии с лёгким переливом
Под одеждой призрачной пахнет льном душистым.
Из груди нечаянно вдохи убегают,
Если видишь молодца вечерочком мглистым.
В первый раз в отчаяньи покатились слёзы
По рубашке розовой, по буграм росистым,
А потом безудержно потянулись руки
К сигаретам штатовским и к садам тенистым,
И уже несдержанна ты в своих желаньях,
А глаза окованы месяцем лучистым.
Ты ли остановишься девственной любовью?
Ты ли счастье тёплое дашь садам ветвистым?
Если реки в озеро тленные льют воды,
Разве может озеро оставаться чистым?!
2 декабря.
Свободен. Свободен! Свободен…
Как в море суровом скала…
Свобода… Свобода… Свобода
Тяжёлою ношей легла.
Где милый орлёнок, который
На скальном плече восседал
И взглядом охватывал море,
И к солнцу большому взмывал?
Где милая, нежная птица?
Где ласковый тихий мой сын,
Который со мною зарницы
Встречал среди скальных вершин?
Однажды обманчивой бурей
Гнездо сорвало с моих плечь:
Ушёл мой орлёнок понуро,
Не будет уже тёплых встреч.
Ни бог мне, ни случай на плечи
Орлёнка вернуть не хотят.
Так плюньте же в сердце картечью!
Свободен!?. Свобода – мне яд!
9 декабря.
Я – твой ангел, лелеявший счастье тебе,
Был солдатом я в этой борьбе;
Был опорой твоей, подставляя крыло,
И поддерживал руль и весло;
Я гнездо согревал тебе сердцем своим,
Ждал то время, когда мы взлетим…
Был я к буре готов – но прошёл ураган:
Духов злых утончённый обман.
… Опустело гнездо и не нужно крыло –
Ведь тебя в свет иной унесло.
Декабрь.
К животной страсти не зови
Под блеском сумрачной Дианы!
Я не смогу, свободный станом,
Отдаться полностью любви.
От злости пью с тобой коньяк,
От горечи – тяну сухое,
Но сердце в том не ждёт покоя,
Как с мраком сжившийся бедняк.
Я дух ловлю волос твоих,
Губами губы я ласкаю,
Но глаз твоих не замечаю,
И пламя их – не для моих.
Покуда в сердце моём яд,
Покуда думы все о сыне,
Скажи, могу ль я бросить ныне
Любви и страсти полный взгляд?!
26 декабря.
Поэтам, ушедшим преждевременно из жизни.
На грязной, лохматой ладони
Трепещет чуть алый комок,
Как будто на мертвенном лоне
Гвоздики склонённый цветок.
Живое, дрожащее тело
Следами окутано ран:
Вот след, что здесь что-то горело,
Вот здесь след оставил дурман;
Вот этот рубец – он сочится –
То память от схватки с ножом;
Вот рваня рана дымится –
Вчера, знать, пытали огнём.
Оставишь ли взгляд? отведешь ли?
Что думы твои в этот час?
…А кровь след смывает подошвы…
Ни кто! это тело не спас!
С ладони, в горячке воспетой,
Безудержны токи крови –
То гордое сердце поэта
В ладони притихшей молвы.
27 декабря.
Взгляд без прикрас, глубокий, четкий,
Но чуть хмельной, как дух груди;
Улыбка уличной девчонки,
Не ждущей счастья впереди…
Как вы противны в этой шкуре,
Сняв благочестия наряд!
Какою стали вы в натуре!
Как взгляд ваш пошлостью богат!
И это та, что слёзы лила
Как слёзы чистые детей,
Когда они глядят уныло
На мир безнравственный людей!
И это та, что честность прежде
Хранила в искренних глазах!
И это та звезда надежды! –
И это та, звезды той прах!
