1983
На скамейке, газетой укрывшись
Засыпаю с трудом я к утру.
Но когда, мама, в снах ты приснишься,
Просыпаюсь в холодном поту.
Мама, милая мама!
Когда слёзы о детях прольются,
Не зови в отчий дом ты нас, мама,
Нас не пустит к тебе уже улица.
Не могу я понять, почему же
Ты ругала и била всех нас,
Почему ты прогнала нас в стужу…
Не забыть мне туман твоих глаз.
Потеряли мы младшего брата
Через месяц под визгом колёс;
Потом тот, угостивши богато,
В Голливуд нас с сестрою увёз.
Издевался над нами он долго,
На панель он сестру выводил, -
А один из подручных подонка
Прошлой ночью её задушил.
Мама, помнишь? сегодня тринадцать
Исполняется первенцу лет –
Но нет силы за хлеб уже драться
И ему подчиняться нет сил.
Мама, милая мама!
Когда слёзы о детях прольются,
Не зови в отчий дом ты нас, мама,
Нас не пустит к тебе уже улица.
9 января.
Столько птиц кочующих по лесу,
Что, сбежав от шума городов,
Удивляешься их чистой песне
И живой природе голосов!
Чем же радость легкокрылых взвесить?
Приравнять ли к песням грёзы снов?
А услышав голос неизвестный,
С ним сравнить нежданную любовь?
Вновь услышал чей-то голос… Твой ли
Поднялся над заревом небес?
Аж в груди забилося до боли
Сердце, заскучавшее в покое –
Словно под снегами чудный лес,
Услыхав капели первой всплеск.
10 января.
Послушайте, люди! Мы – дети планеты,
И к нам лучи льются единой звезды!
Но кто же сказал вам, что мы одиноки?
Что звёзды другие над нами пусты?
В любую минуту, в любое мгновенье,
Как дарит внезапно нам шторм океан,
Должны ожидать мы, как добрый хозяин,
Визит на тарелках инопланетян.
У нас под Нью-Йорком открыт в лесу лагерь,
Сюда приезжают одни и с семьёй;
Закалке и бегу, стрельбе – на природе
Мы свой посвящаем один выходной.
И, если, по счастью, усталые гости
Задумают скрыться в чащёбах листвы,
То каждый их сможет догнать, чтоб хотя бы
Для нашей науки взять пробу крови.
Послушайте, люди! даём вам совет мы,
Для встречи гостей вам поможет лишь спорт!
Давайте ж планету представим пред ними
Как гостеприимный и ласковый порт.
19 января.
На рождение картонного городка
Перед Белым домом.
Как остов крупной черепахи,
Лежит пред нами Белый дом,
И окна, как глаза у страха,
Блестят под вечер лунным льдом,
И дышит снег холодным прахом,
Ложась заботливо кругом.
Но нам нельзя уснуть, спокойно
Сложивши руки под щекой.
Пусть говорят: протест наш вздорный –
Мы нашли протест другой:
Четыре ящика картонных,
Четыре сердца под луной.
Вчера под выпавшим мы снегом
Похоронили четверых;
Им было так же скрыться негде,
Снег падал бережно на них,
Они лежали в струях света
Реклам отелей дорогих.
Ладонью, рвущеюся к богу,
Над каждым вырос белый крест,
И сколько смерть найдут до срока,
Поддержат столько ж наш протест…
Жилья есть в Вашингтоне много,
Но нет совсем для бедных мест.
Так пусть картонный коробки
Растут как белые кресты,
Пред вашим взглядом мы не дрогнем –
Мы пред Америкой чисты –
И не уйдём походкой робкой,
Не спрячем головы в кусты.
Мы будем здесь стоять упорно,
Друг другу руку сжав рукой.
Пусть говорят, протест наш вздорный –
Мы не нашли протест другой:
Четыре ящика картонных,
Четыре сердца под луной.
24 января.
Шуточная песня на тему прессы:
«Если бы ты был директором…»
Если был бы я начальник
Шевченковской ПАТэПэ
Я закрыл бы все маршрутки,
Вплоть до жёлтого Шетпе.
Ну, скажите мне по-правде,
Разве я не прав, друзья?
В сотни раз тогда б шабашка
Увеличилась моя!
В хмуром Лондоне, в Париже,
В прочих ихних городах
Двухэтажные машины,
Словно птицы в облаках,
Объезжают небоскрёбы –
Подсчитай, как сбор велик;
К ВАЗу б я этаж пристроил
И по городу в час пик.
А то выйдешь покататься,
Едешь ровно, не спеша…
А толпа на остановках –
Словно жалко им гроша,
Поджидают все автобус –
А он ходит в час один.
Жалко, что порой бесплодно
Прожигаешь весь бензин.
Но боюсь, друзья, на деле
Одного лишь только я:
Вдруг услышит мою песню
Тот начальник и тогда
Все автобусы исправно
По маршрутам побегут,
И тогда он верный бизнес
Навсегда закроет тут.
29 января.
В жестокий век, где нет любви,
Где правды нет, её призренья,
На чёрный подвиг позови
Для крови и для оправданья!
Я цепи жизни оборву!
Себя! отдам на истерзанье,
И, пусть не так, как все, умру,
Твоё приму я наказанье!
Пусть час последний – он не дорог –
Взойдёт спеша на небосклон!
Взорвёт волной смертельной город,
Взволнует тех, кто покорён!
Любви ль ушедших лет волненьем…
Бытья ль чеканным отравленьем…
Февраль.
Когда шёл я с другой по нашему летнему парку,
Подставляя ладонь под капризные капли дождя,
Было поздно, но всё же гуляли там редкие пары,
Молчаливо, как мы, очертания луж обходя,
Я увидел тебя. За плечами твоими аллея
Была скрыта во мгле. Как звезда, вышла ты из неё.
Я увидел тебя. Сколько ж дней без тебя пролетело?!
Я увидел тебя. Ты на встречу нам шла тяжело.
Ты рукою одной вытирала горевшие щёки,
Или мне показалось? И дождь то шутил над тобой?
Из другой же цветы выпадали неловко под ноги,
Белоснежные каллы,.. тебе подарил их другой.
Я не знаю, наверно, поссорились вы в этот вечер.
Я могу лишь гадать. Но сегодня ты всё же одна.
Но не мог я предчувствовать, что меня ты с другою вдруг встретишь
И подумаешь вдруг, что и мне ты теперь не нужна.
Как тебе объяснить, что с тех пор я дюблю вечерами
В этом парке бродить и жестоко скучать без тебя,
Без друзей и подруг, под дождём, под ночными огнями…
Но приехали гости, и вышел с кузиною я.
Как тебе объяснить… Но не видишь ты нас и проходишь,
Вытирая слезу и роняя цветок за цветком…
Это значит, что ты, может быть, очень скоро позвонишь;
Это значит, что мы будем снова с тобою вдвоём.
6 февраля.
Ты уходишь легко, без раздумий и слова,
Буд-то было тобой всё давно решено,
Буд-то ты поджидала проступка какого
Моего – Вот и он – легкий вздох: свершено.
Ты уходишь легко не найти даже силы,
Чтобы руку поднять чтоб тебя задержать,
Или встать на пути. … О как глупо просил я
У судьбы по ночам счастье лёгкое дать!
Ты уходишь легко, как и раньше
Ты вошла в этот дом, в это сердце моё.
Ты уходишь легко, и мечты уже наши
Не вернутся назад – ты уже далеко.
27 февраля.
До скалы, где птичьи звёзды
Над морской волной висят,
Где видны так чисто звёзды
Когда берег тьмой объят,
Въётся, лаского мурлыча,
С дальних гор седой ручей
В неразгаданном величьи
Среди леса и камней.
В нём кружится лист усталый,
Себя бегу вод вручив,
Жёлт от ярости увялой,
Грустен и честолюбив.
Чуть задержится у камня
Или алого цветка,
Заглядится то на пламя,
То на грани лепестка;
Ткнётся в стебель, как котёнок,
Но уже там ветерок
Оттолкнёт его спросонок,
Иль холодный ручеёк
Вновь потянет лист безмолвный
И несёт его, несёт…
И плывёт, плывёт проворно
Лист меж каменных пород
До скалы, где птичьи гнёзда
Над морской волной висят,
Где видны так чисто звёзды,
Когда берег тьмой объят.
27 февраля.
Все письма лестные твои
Чуть-чуть печалят и смешат:
В твоём признании в любви
Я слышу яда аромат.
Зачем? зачем ты запоздало
Желаешь сердце утолить?..
Лишь пробуждаешь чувства вяло,
Лишь нервов тянешь вяло нить…
Не ты, не ты! уже сияешь
На небосклоне дня звездой,
Не ты объятьям отвечаешь –
Другая! счастлива со мной.
Другая страстным поцелуем
Мне отвечает в тишине
И ненасытный миг рисует
В глазах, доверившихся мне…
Забудь, забудь!.. мне тоже милы
Дни, пролетевшие тогда –
Но чувства светлые остыли:
Себя ты поздно разожгла.
2 марта.
Почему я молчу, когда хочется петь?
Или мне изменяют гитарные струны?
Или ветер весёлый мелодию сдунул,
И её я найду через несколько лет?
Почему так бывает со мною всегда:
Когда грусть на душе – так и песня уж льётся,
Но, когда к ней огонь молодой прикоснётся,
Хочешь к струнам прильнуть – и горишь со стыда?
Или слов дорогих нет совсем за душой?
Я не знал никогда их? не видел? не слышал?
Или, может от счастья взлетев выше крыши,
Забываю слова, будто звон золотой?
Или может успели они надоесть
И созвучья иные мне ближе по духу:
Про больную планету, про смерть и разлуку,
Про голодную зависть, про жадную месть?
Неужели для песни счастливой любви
Не осталось во мне ни малейшего места?
Кто откроет мне тайну холодного сердца?
Кто откроет мне тайну холодной струны?
23 марта.
В Миланском кафе.
Под тропической пальмой в миланском кафе
Три артиста в углу затемнённом сидят,
Три фужера с вином да графин на столе,
Да сигары в коробке пред ними лежат.
- Что молчите, полковник? за этим столом
Чай не думали вы дни окончить свои?
Ну, так что ж? пошутили и будет на том,
Там чужая Москва – нет уж нашей Москвы.
Где же наши друзья и дома в тополях
Никогда мы не встретимся с ними…
Не простят нам залитые кровью поля –
Мы чужие навек для России!
- Не тревожь сердца ран, не буди мою боль.
Пора маску сорвать, о насмешливый князь!
Так же нищ ты, как я, и от шуток уволь,
И ведь ты не мечтал угодить в эту грязь.
Ты мечтал о балах – вот и твой приш1л час
Каждый вечер теперь ты поёшь на балах.
На! для смелости выпей, надменный наш князь:
Ты был храбрым всегда… да и то на словах.
- Хватит ссор, господа! Мы не те, кто кем был.
Мы артисты и всё. Мы ушли в небыльё.
Каждый всё, что любил, на полях погубил.
Каждый что-то в России оставил своё.
Князь! Полковник! наш выход! Вперёд, господа!
Об отчизне далёкой ждёт песню народ –
Третий поднял фужер, опрокинул до дна,
И на сцену идёт, и гитару берёт.
Где же наши друзья и дома в тополях
Никогда мы не встретимся с ними…
Не простят нам залитые кровью поля –
Мы чужие навек для России!
28 марта.
Расчётливая любовь.
Не знал, что можно холодно
Кого-нибудь любить,
И страсть и беды поровну
С любимою делить,
Но вот восхода юного
Не чувствовать в груди,
И под луной угрюмою
Безропотно идти;
Глядеть вперёд расчётливо
И ровно делать шаг,
След поцелуя лёгкого
Скрывая на устах;
И пред знакомых взглядами
Стоять без суеты,
Как будто чувств негаданных
Давно не помнишь ты,
Как будто с поздно встреченной
Уж целый век прожил,
И страсть и страх застенчивый
Рассудок уж сломил.
А может это частности
Большой, как мир, любви,
И просто сердце к старости
Отстукивает дни,
И ты боишься попросту
Признать счастливый факт,
Чтоб от кичливой гордости
Не получить инфаркт?
15 апреля.
О где же лёгкая непринуждённость поступков
Экспромты фраз смешных, движений рук и взоров пыл,
Когда к серьёзному ты подходил с мгновенной шуткой,
Когда в игре пустой ты о серьёзном говорил?
Когда зелёный лист дрожал по вечерам пугливо,
Подруге трепетной ты говорил: «Ещё побудь...»
И руки спутнице закручивал шутливо,
И подставлял под кулачёк хмельную грудь,
Ни что о будущих страданиях не говорило,
И только чистоту от встреч случайных ты искал –
Но ядом пагубным всё ж сердце низменность споила
И в суете ты светлые начала потерял.
21 апреля.
Сонет «Сонету»
Стремительный разбег прекрасной мысли
И чёткий ритм, словно тьма и свет,
И каждый звук наполнен ясным смыслом,
И краткость – вот венчает что сонет.
Простая обстановка, смех в награду
За пережиток будничных сует,
Поддержка добрым словом, добрым взглядом
И дружба – вот венчает что «Сонет».
И пусть звучат у нас стихи и песни!
Под ним сердца соскучились за месяц.
В них есть ростки блаженства и тревог.
И, как цветы весенние в букете,
Мы рады новому у нас в «Сонете»:
Мы по цветку сплетаем свой венок.
24 апреля.
«Сонет» - клуб любителей поэзии в г. Актау.
На лайнере.
Иссиня-чёрная волна
Качает лайнер между звёзд.
Меж счастья берегом и зла,
Как под ногами шаток мост!
Там каждый вечер в шумный бар
Нисходит женщина одна
И, проходя меж групп и пар,
Всё ждёт, коснётся ль кто слегка
Манящих икр иль руки,
Предложит место и коктейль,
И, прогоняя лёд тоски,
Затем разделит с ней пастель?
Что ж до былой её мечты:
Мечта – тщета, тщета весь мир,
Здесь плоть не знает суеты,
Душе приятен вздорный пир…
«Что ж? недоступною была –
Сказали: - К счастью холодна -
Прогнали прочь. Что ж? им хвала!
Так пусть же вниз несёт волна!
Пусть он не понял мою страсть,
Других – не в грудь – к себе! пущу.
Как смел покой он мой украсть?! –
Теперь ему я отомщу!»
Вздымалась ввысь по гребням волн
Могучий лайнер вдаль спешит,
А там, в каюте, шаток пол,
Там женщина в слезах лежит.
1 мая.
«Друзья! Друзья, прекрасен наш союз!»
Колёса времени бегут непримиримо.
И с каждым кругом, горькие на вкус,
Года на плечи сыпятся всё зримей.
Уже, как прежде, ты не побежишь,
И даже вовсе тут не в сердце дело…
Уже с раздумьем ты на мир глядишь,
Где от трагедий небо посерело.
А надо ведь ещё растить детей…
А сколько за душой ещё задумок?!
А тут спешишь куда-то всё быстрей!
Порой не замечая даже друга.
Уже морщинку первую у глаз
В улыбке прячешь при случайной встрече…
Так дайте ж чашу! полную! за нас!
И за счастливый мимолётный вечер…
7-8 мая.
К чему на пьедестал стремлений
Свою гордыню выдвигать
И даже счастье отвергать
Лишь ради творчества мучений?
Не лучше ль в ад повиновений
И честь и душу всю отдать,
Не знать тревог и не страдать,
Упав пред милой на колени?
Пусть лепит, как из пластелина,
Тебя похожим на других.
Ни кисти бег, ни чести стих…
Лишь в грудь вонзить смирений льдину;
Лишь спеленать покоем руки,
Комфортом душу загрубить
И злата звон до слёз любить,
Себя бичуя на досуге.
16 июня.
Межзвёздные пылевые облака.
О, где же он, разумный мир?
И день и ночь, и день и ночь локаторы
И телескопы меряют эфир.
И цель нам кажется близка,
Но жизнь своя идёт в огромном космосе,
И вдруг объект скрываю облака.
Порою в них мы узнаём
Для жизни опытной соединения,
Но им значения не придаём.
Но мы не можем утверждать,
Что нет совсем разумной жизни в облаке,
Ещё нам трудно космос понимать.
А может быть в предсмертный час
Вложила разум в них цивилизация,
И мир далёкий тот час же угас?
А может счёт пошёл векам
Тогда, когда одно такое облако
Дало дорогу в будущее нам?
29 июня.
Обезьяний век.
Где вчера на скалистом уступе
За деревья цеплялись кусты,
Там тропа шла к реке полногрудой…
Но сегодня её не найти.
Там под утро от молний залётных
Опрокинулся дуб невзначай
И земли слой свалился неплотный,
И открылась былая печаль.
Копошится там род обезьяний,
Словно ищет утерянный клад,
А на дубе сидит самый странный,
Самый старый и гордый собрат.
На ладони протянутой – череп –
Может мой, может твой или твой –
А другая рука что-то чертит,
И качает вожак головой:
Разве был до нас кто-то на свете?
Но у нас нет об этом легенд!
Понесу, покажу нашим детям –
Для потомков мы сделаем стенд.
Велика черепная коробка!
Знать, была она не по плечам… -
Встал вожак и понёс он к потомкам
Наши думы и боль и печаль…
30 июня.
Перед зеркалом правды.
На четыре замка ты укрылся от мира,
Ты и сердце своё заточил на замки.
Посмотри же: во что превратил ты квартиру –
Из неё ни кому не подашь ты руки!
Твои стенки полны хрусталя и фарфора,
Дорогие ковры на паркетных полах…
Я боюсь, что ты мне бессознательно скоро
Открывать будешь дверь с автоматом в руках.
Разбуди же себя, отопри своё сердце,
Встань под люстры скорей и спроси у зеркал:
Ты ли здесь, Человек?! Ну, так где ж твоё место?
Тебе люди родней или пухлый твой зал?
Если даже себе скажешь всё же, что прав ты –
Ни в одном из зеркал ты себя не найдёшь!
Так смотри же в глаза своей собственной правде!
И пока время есть излечить свои нравы,
Прогони, не стыдясь, из души свою ложь!
1 июля.
О вкусах спорят!
Ты мне говоришь,
Что имеешь ты вкус,
Но какие ж твои идеалы?
Сегодня тебе
Я перечить решусь,
Я скажу: твоё сердце из стали.
Ты ищешь места
Где тепло и уют,
Где о помощи крик не коснётся
Заткнутых ушей,
Где тебя не найдут
Об участьи молящие слёзы.
Из личных утех
Ты себе пьедестал
Среди крови стремишься поставить!
Хорош! же твой вкус,
Если ты не признал
Растлевание собственных нравов.
Но ты весь земной –
Среди моря забот
Ты не видишь со звёздами берег…
Так что же тогда
Ты мне про небосвод
Говоришь, что он мною потерян?!
Так что же тогда
Ты порочный свой вкус
Предлагаешь мне с алчущим жаром?!
Тебе не понять,
Почему я стремлюсь
Не к твоим – но к иным идеалам.
И пусть же таких
Нас немного пока, -
Но звезда наша ярче пылает!
Поэтому пусть
Будет грубой строка,
По лицу, словно нож, пусть ударит!
3 июля.
Заповедник.
Железным шагом треком вех
Идёт бессменно человек.
Железной силой горделив,
Он развенчал за мифом миф.
Он вбил в хрустальный гор ландшафт
Стволы с тоской чадящих шахт,
С лесами, с реками на ты,
Возводит в завтра он мосты.
Но сколько взорвано мостов,
Соединяющих с природой!
Под грузным вздохом городов
Земля смердит кровавым потом…
Лишь в заповедниках дышать
Ей разрешается свободно,
Но как заставить вас понять:
Дышать не полной грудью – больно!!!
Хочу, чтобы моя Земля
Вся превратилась в заповедник,
Чтоб бить в лицо мог только ветер
И всякий был полезен яд,
Чтоб взрывы смолкли на полях,
Чтоб небосвод был чист и светел…
Давай откроем заповедник
Под вечным именем «Земля»
21-22 июля.
О, как мне жаль! – нельзя
Вас пригласить к барьеру,
За все мои потери –
Их не вернёшь назад.
Как хочется в лицо
Вам бросить по перчатке, -
Но, снявши отпечатки,
Прославите лжецом…
Три года как струна
Трепещет на пределе,
- Порваться на дуэли
Или жить! – дрожит она.
Но здесь двадцатый век –
Дуэли вне закона
И, если кто-то стонет,
Он держит сам ответ:
Ведь право вам дала
Безмолвная фортуна
Беспошлинно и умно
Нас бить из-за угла!
Так что же вы струну
На сердце не порвёте!?
- К барьеру!! – её ноты
Вас яростно зовут.
21 июля.
Прощание мистера Мак-Кинли.
Прощайте, милые друзья.
Я засыпаю, я засыпаю.
Пройдут несчастные века,
Проснусь и мир наш я не узнаю
Не будет больше на Земле
Ни тех голодных, что бродяжат в рваном,
У всех улыбка на лице
И – без подвоха – все будут равны,
И даже дефициты на столе
Пред конской мордой скрывать не будут,
Забудут люди о войне, о зле
И о деньгах, о смерти там, ну и о простудах.
Там на дворе тридцатый век,
Железный робот кабину вскроет:
- А это что там за микроб? Ах! ты из тех!
Ну, не житья от вас нам ни покоя.
Валяй к той партии скорей
В десятый век зашлём с посыльным
Вас тут оставить хоть на пару дней…
Так враз командовать давай!
Ишь вы, бациллы!
Откроет мне моя Земля
Нейтронной язвы шальные раны,
И ни цветка, и ни ствола,
Лишь пепел будет плыть по океану.
И если там увижу след
Пойду по следу – но встречу бога,
Чтобы хотя бы передать привет
(лично от вас).
И что-то там ещё…
Ах, да! Послать на БАМ.
Ну, с богом.
24 июля.
Снова сети во круг, снова люди пришли
По свободные горние души,
Яйца в дом заберут и разложат костры,
И гнездо на вершине разрушат.
Я устал от людей добродетели ждать
Развернуть дайте мощные крылья,
До конца моих дней я смогу бой им дать –
В себе ненависть всё же взрастил я
Но как много их там: окружают и бьют
По ногам и по крыльям могучим;
Ну, а там у костра вертела стерегут,
Когда труп мой покатится с кручи.
Где же силы мне взять, покарать чтобы вас?
Где же ты, дорогая подруга?
Они только грозят. Не настал ещё час,
А ты рвёшься подальше отсюда.
Вновь один? Пусть один! – не знаком сердцу страх –
Буду всюду я с ними бороться.
Оперится ж мой сын в неприступных горах –
Отомстить за меня он вернётся.
И тогда… но пока трудно мне одному,
Меня гонят с усмешкою в сети.
Уже чья-то рука рвёт гвоздём по крылу…
Помоги же, любимая, где ты?
Но не слышно тебя - только эхо во круг:
Поступиться душою ты мог ли?...
- Нет, не мог! знать, судьба… - а они перья рвут
И победные харкают вопли…
3 августа.
Тебя я хотел
Подтолкнуть, чтоб взлетел
Ты скорее над морем горячим.
Но всюду кляня,
Обзывают меня
Иль ослом или волком незрячим.
И нет ни кого,
Чтоб был трезв головой,
Чтоб глядел он чуть далее носа,
Но только вперёд –
А не там, где берёт
Он ответы на бурю вопросов.
Ведь крылья свои
Они тоже ведь жгли,
Жгли и их закаляли в полёте –
Так что же другим
Не протянут руки
И к мечте не покажут им брода!?
Не завидно ли им,
Что в дороге другим,
Тем, кто сзади нас, будет полегче?
Но задачи же им
Потрудней зададим,
Чтоб планету спасли в жгучей сечи!
Сентябрь.
Уныло несутся минуты,
Стесняет движения рана…
О, хоть бы забыть! уснуть бы!
Сменяться с судьбой с наркоманом!
А там… пусть хоть жгут или режут,
А там… пусть разрубят на части,
А там… что хотят – только прежде
Пусть спрячут клыкастые пасти!
Пусть спрячут железные когти:
Они придают мне лишь силы –
Я буду цепляться до рвоты
Зубами о холмик могилы…
Пока скрещены наши взгляды,
Меня не загнать в подземелье!
Хоть вам уж готовы награды,
И я приколочен к постели,
О гвозди! бинты разорву я.
Открою я нервные! язвы
И кровью своей накормлю вас!
Не радостен будет тот час вам,
Когда вы коснётесь не трупа,
А гнойной дымящейся жижи.
Собою сотру ваши зубы,
Но лживый язык всё же выжгу!
Чтоб жили свободней другие,
Чтоб полною грудью дышали…
Но только бы знать, что в могилу
С собой унесу ваше жало…
Часы застучали как будто…
Очнулся – сестра со стаканом…
Опять потянулись минуты
И снова скулит моя рана.
1 сентября.
Мне тебя запрещают видеть,
А не то, чтобы рядом пройти…
Что ж? попробуйте, звёзды сорвите
И срубите весною сады!
Всё равно вам всех звёзд не спрятать,
Сил не хватит махать топором…
И в чугунной я выбью ограде
Дверь за памятным цветком.
Как цветок неразлучный детства
Вам смогу я отдать навсегда?!
Самому от себя отвертеться?
От всего, что взрастил в городах?
Как забыть цвет душистый яблонь,
Вкус запретного плода забыть?!
И Хорон (до чего уж он дряблый!)
Продолжает всё ж жизнь любить.
А к заветной звезде?.. – «Ну, как же!
Астролёт не летает ещё!» -
Только я – вам на зло! – однажды
Там уж был! – да и вам не грешно.
Потому не понять вам, судьи,
Неземные картины души!
Я хочу, чтоб хоть раз ваши судьбы
Звездопада испили б ручьи!
Как бы стала б тогда планета
И легка, и прекрасна лицом!
И каким стало б чистым небо
И свободным от лжи ваш дом!
Мой цветок и мой плод познанья
И звезда устремлённой души –
Это то же ведь я! – на свиданье
Вы со мною сегодня пришли.
Мне цветок за земную плату
Предлагают за городом сжечь,
Но когда возгорается платье –
От ожогов себя не сберечь!
Предлагают мне тонны яблок –
Но из райского сада одно
Попытайтесь добыть из под взглядов
Сторожей за высокой стеной!
Ну, а с той, что меж звёзд я встретил,
С той, которая стала звездой?..
То же бросить, как деньги, на ветер?
Иль к земле присобачить гвоздём?
Мне её запрещают видеть,
А не то, чтобы рядом пройти…
Вот! Попробуйте! звезды сорвите
И срубите весною сады!
2 сентября.
Грим.
Второй месяц подряд то горю, то озноб,
Доктора всё не могут поставить диагноз;
Каждый час мне кладут полотенце налоб
И по телу разлита какая-то слабость.
Но недавно был врач, выпить дал кофедрин
И спросил: «Отчего с тобой стало такое?»
Я ответил, с лица что посмел я смыть грим
И теперь не могу отыскать я покоя.
Всюду видится мир, разделённый мечом,
И замешан мой хлеб на слезах и на крови;
Мать бросает детей и, укрывшись плащом,
Убегает к мужчине чужому под кровлю;
Из булыжника стрелы без промаха бьют
И товарищ соседу рвёт перья на крыльях…
Смыв нечаянно грим, я разрушил уют,
Потерял я и веру во всё, что любил я.
Отчуждённо в лицо ухмыльнулся мне врач –
Со слюною я вновь проглотил свою гореч,
И последний мне раз прокречал в окно грач,
И сирену врубила тут «скорая помощь».
Изменили мой климат, в больницу сослав:
Я прикован к постели, здесь нет даже окон,
И теперь я живу с миром связи порвав,
Пока новый мне грим не наложат по сроку.
А недавно, когда между явью и сном
Вспоминал, что когда-то был в церкви крещён я,
Я услышал: врачи говорили о том,
Что приют мой зовут –
Дом для умолешённых.
2 сентября.
Газетный репортаж.
«Первого сентября сего года
Распоясавшийся подросток
В 12 часов 30 минут
Виктор К.,
Будучи в нетрезвом состоянии,
Жестоко избил восьмиклассницу
Елену С.
Пострадавшая
в тяжёлом состоянии
доставлена в больницу.
Нужна кровь первой группы,
резус – отрицательный».
На это объявление,
опубликованное в местной газете
Откликнулись десятки и сотни человек:
Рабочие,
служащие,
Школьники той школы,
где учились
Виктор и Елена.
Одни жалеют Елену.
Другие
клеймят позором
малолетнего хулигана.
Третьи
винят во всём родителей,
Ведь основное в воспитании детей
ложится на их плечи,
Четвёртые…
четвёртые просто
пришли в больницу
И отдали свою кровь.
Ещё не всё ясно в той драме,
разыгравшейся в тот солнечный день
за порогом школы,
Ещё многое предстоит выяснить –
Это входит в компетенцию следственных органов.
Но попробуем взглянуть
В самую суть случившегося.
Почему?
почему такое могло произойти?
Где истоки преступления?
Ведь известно,
что преступниками не рождаются,
ими становятся.
Но где? в каком месте пути
был сделан шаг в сторону?
С этой целью
Мы решили обратиться к свидетелям становления
Ребёнка,
Подростка,
Человека.
Так, как ни с одним, ни с другим участником драмы
Не было возможности встретиться по объёктивным причинам,
Мы обратились непосредственно к их родителям.
По иронии судьбы эти семьи,
Как это часто теперь говорят,
Относятся к неблагополучным:
Виктора с пяти лет воспитывает мать,
А Елена – с трёхлетнего возраста проживает с отцом.
И то обстоятельство, что Елена не знала ласки матери,
А Виктор – суровости отца,
Должно было наложить отпечаток на их взаимоотношения
И, как может показаться,
Они должны были прийти друг к другу,
Или хотя бы к взаимному уважению,
Но этого не случилось.
Почему?
Екатерина Дмитриевна
пожала плечами и
расплакалась.
Да разве же я таким его растила?!
Я все силы ему отдала!
И могла же устроить
свою судьбу,
Да побоялась,
что Виктор отца не признает,
Что не смогут они найти общего языка.
И в кого же
он такой уродился?
Ведь отец его был…
работящим мужиком:
он и алиментов-то
до сотни присылал,
Правда,
выпивал,
так с кем не бывает?
А я-то на него всё…
А так, ничего.
А этот-то
палец о палец не стукнет.
Сначала,
правда,
я сама его баловала:
Мал был –
какой с него толк?
Я и в школу-то
с восьми лет отдала.
Уж какая нам доля досталась!
Пусть,
думаю,
хоть он поживёт спокойно-то.
А оно вона-то как!
И всё же ведь
у него было,
И игрушки какие,
И одёжки-то сколько…
А книжек-то, книжек!
И ведь всё для него.
И ведь не знал-то
ни в чём он отказу-то,
И комната своя –
Отец-то ведь сбежал,
один чемодан только взял.
Ну скажите:
за что такое
наказание?
Вот беда-то!
Вот вырастила на свою голову!
Ни капли её…
благодарности!
Только и знает, что дай.
И даю,
а куда денешься?
Свой-то!
И в кино-то надо,
И на конфеты…
А первого-то,
когда в школу пошёл,
- Дай, - говорит, - мать, на торт.
Хочу, - говорит, - весь класс угостить –
Ой – горе-то…
А что ему?...
А что теперь ему будет?
Его посадят?..
И зашлась горючими слезами.
С Константином Петровичем
мы встретились у больницы.
На вопрос
о здоровье дочери –
промолчал,
И глаза опустил.
О своих отношениях с Еленой
говорил как-то скупо.
Мл, секретов у них друг от друга
нет.
Елена ни в чём не нуждалась.
С шести лет взяли в школу
Училась хорошо.
По дому сама хозяйничала.
В выходные –
всегда вместе.
В отпуск –
всегда в разные места ездили.
Он извинился
и быстро ушёл.
В больнице нам сообщили,
что кризис миновал
И дело теперь
пойдёт на поправку,
О последствиях
говорить пока рано.
Два коротких штриха,
Две судьбы на весах,
Две судьбы повстречались на узкой дорожке.
А могло бы
случиться
иначе?
Наверное –
Да –
Если бы…
Ах, эти «Если бы…»
В каком бы разговоре,
На страницах каких
Мы б не питались затронуть
Глубокие темы
нравственности,
Всюду встречаются
эти
«Если бы…»
и нет на них ответа.
Ведь каждая судьба –
единственная,
И подход к ней должен быть –
единственный,
Но какой?
Я б хотел бы услышать об этом
От вас,
поэты.
4 сентября.
Поле брани.
Когда в тяжёлом разговоре
Я в гневе вспыхнул искрой злой,
Иль даже с братом кто поссорит
И, не владея уж собой,
Я силой с ним решусь поспорить –
Так будет равным этот бой!
Обман, бесчестие мне чужды –
На бой я выйду безоружным.
Но если кто-то незнакомый
Решится силы испытать
Без зла, без подлости и крови,
Без сил вражду чтоб пробуждать,
Он прежде гостем станет в доме,
Чем в поле выстроится рать;
Мы с ним оружие для боя
Скрестим на олимпийском поле.
Но провинилась чем планета,
Своих вскормившая детей?
От каждой вбитой в грудь ракеты
Ей содержать вас тяжелей!
Но вам, воинственные дети,
Подумать некогда о ней:
Готовы вы без сожаленья
Начать безумное сраженье.
Вот грудь её – вам поле брани!
Но как решаетесь поднять
Вы меч на собственную мать?!
Ей хватит даже лёгкой раны…
12 сентября.
Гренада.
На земле, по которой война прокатилась,
До сих пор плоды потом солдатским горьки,
Но тревожная песня опять пробудилась,
Когда голос страны той прервали враги.
Как и он, ту страну мы не видели вовсе, -
Но бегут трактора и на наших полях
Вторят нам налитые ржаные колосья:
«Гренада, Гренада, Гренада моя».
Ему нравилось это гремящее имя,
Он был прав – там хорошие люди живут;
Я хотел бы сейчас идти об руку с ними,
Ведь они тоже алую кровь свою льют.
Словно факел, горячую песню солдата
Подниму я с собою на борт корабля.
Капитан! Поспешим на призывы набата…
«Гренада, Гренада, Гренада моя».
Далеко видно зарево гордой Гренады,
Тяжело мне с пожарища дымом дышать,
Но не будет врагу ни цветов, ни пощады:
Мы не можем им нашей Гренады отдать.
Мы не можем глядеть, как безумныесудьи
Молодую свободу в чужой стороне
Топчут грязным ботинком! О, люди! О, люди,
Гренада, Гренада, Гренада в огне.
Не Гренада горит, а сердца запылали,
Непривыкшие видеть свободу в плену.
Мы с полна за потери свои отрыдали,
Чтоб в сраженьи за Мир нам теперь отвернуть!
Подхвати же, гитара, мотив окрылённый,
Что рождён был средь наших священных полей,
Пусть поднимутся вновь за тобой миллионы!
Гренада, Гренада, Гренада в огне.
25-28 октября.
За порогом непогода,
За порогом жуть:
То огонь сверкнёт над домом,
Пробивая муть,
То запляшет, как чумная,
Матушка метель,
То дождями, то снегами –
Скоро ль встанет день?!
Скоро ль сердце успокоит,
Приструнивши хмарь,
Скоро ль старый год прогонит
Праздничный звонарь?!
31 декабря.
вверх
U Lukomoriya
следующая
